Джулия [1984] - Ньюман Сандра

Часть третья

21

Джулия вновь встретилась с Уинстоном Смитом примерно через два месяца после того, как ее выпустили.

За это время она почти ни с кем не разговаривала. В миниправе ее убрали с этажа худлита и назначили консультантом по административно-хозяйственному обеспечению. Консультант по административно-хозяйственному обеспечению никаких обязанностей не имел и занимал крошечную подсобку в безлюдном коридоре. Из мебели в подсобке стоял один-единственный складной стул, а заниматься можно было только тем, что сидеть, уставившись в телекран. По сути, не заниматься этим было весьма проблематично, так как громкость стояла на максимуме. В первые дни Джулию завораживали простые сюжеты и торжественное музыкальное сопровождение, хотя она особо не вникала, но по мере того, как восстанавливалось ее здоровье, у нее мало-помалу зрела ненависть к растлителям малолетних, участникам бандформирований и террористам, которых показывали в криминальных сводках; крепла и тревога о ходе продолжающейся войны.

Евразия опять стала врагом… нет, врагом она была всегда. Это предписывалось запомнить всем и каждому. Но вот поверить в это оказалось на удивление трудно. Все размышления такого рода теперь давались Джулии нелегко. Она не понимала, почему война — это мир, а само понятие «двоемыслие» навевало сонливость и досаду. Еще она позорно плакала во время трансляции казней, хотя сама не могла разобраться, в чем тут причина. Как только у нее родится ребенок, ее тоже расстреляют или повесят, и она считала это не горем, а утешением.

Оказавшись в такой яме, она не скоро усвоила новые правила своего существования. Лицо у нее заливалось краской при воспоминании о том, как она себя повела в первый вечер, когда ее, со старыми башмаками в руке, выбросили из фургона рядом с общежитием. Конечно, она тогда не могла носить обувь — ступни безобразно отекли, пришлось обернуть их ветошью. Тем не менее она гордилась, что может ходить, тогда как многие нелица вынужденно передвигались ползком. Вставать на четвереньки Джулия не стала, даже оказавшись перед лестницей общежития.

Пребывание на свободе вызывало у нее бурю противоречивых чувств. Снова и снова ее захлестывало чудесное осознание того, что истязания прекратились. Ее больше не будут бить током! Не будут оставлять на теле раны и ожоги! В то же время без надзирателей, которые указывали, что ей делать, она испытывала страшную неуверенность. Даже облачное небо, словно посягательство врага, грозило опасностью: от одного взгляда на него она в ужасе втягивала голову в плечи. Но хуже всего было ощущение изолированности от себе подобных. В минилюбе не часто удавалось переговорить с другими заключенными, но их присутствие выдавали запахи или приглушенные голоса; собратья по страданию знали, что такое боль, и уважали даже скромные твои победы. Да и то сказать: тюремщики и палачи тоже входили в твой круг как своего рода товарищи.

Несидевшие мало что из этого понимали, а давать им объяснения не разрешалось. Более того, просто переговариваться и то не следовало, кроме самого примитивного обмена фразами, необходимыми для выживания, но даже в этом случае приходилось готовиться к тому, что от тебя попросту отвернутся. На подходе к двери общежития рука ее несколько раз тронула знак «Великое Будущее», каким-то чудом еще державшийся у нее на воротнике. Лента на колодке истрепалась и запачкалась, но сам медальон с лицом младенца остался неповрежденным. Может такое быть, что к ней отнесутся терпимо в связи с ее беременностью? В конце концов, если у нее под сердцем ребенок, она является гибридным существом. Возможно, это облегчит ей жизнь.

На задворках сознания у нее брезжило некое темное беспокойство, воспоминание, которое никак не могло сфокусироваться. Нечто, связанное с общежитием… но Джулия отгоняла от себя эту мысль. Ей предстояла встреча с девушками, нельзя же распускать нюни. Она твердо решила стать хорошим нелицом: никому не мозолить глаза, не доставлять неудобств и переживаний. Возможно, тогда ее нет-нет да и одарят сочувственным взглядом. А если даже Вики не посмотрит в ее сторону… что ж, память-то останется. Поднимаясь на последнюю ступеньку, она в который раз отмахнулась от этих дум.

Аткинс за конторкой не было. Оно и понятно: в это время все обычно собирались вместе для просмотра вечерней информационной программы. Дверь общей гостиной была приоткрыта, и Джулии удалось незаметно заглянуть внутрь, не привлекая к себе внимания. Девушки ничуть не изменились: розовощекие, беззаботные, они сидели на плотно сдвинутых стульях. Позади всех на собственном складном стуле устроилась Аткинс — как всегда, с выражением счастливой усталости. Появилась и новенькая — этноменьш: сидела посередке, как равная. Не в каждом общежитии было бы так. Девушки из двадцать первого действительно относились друг к другу по-товарищески. Джулии повезло: такую атмосферу стоило запомнить навсегда. Вики в гостиной не оказалось.

Джулия приблизилась к двери спального блока. Конечно, Вики могла просто пораньше лечь спать. Однако Джулия готовила себя к тому, что Вики не окажется и там. Хотя бы потому, что уже вышла замуж за Уайтхеда. Оснований для тревоги пока не было. Даже и хорошо в некотором смысле… но вот Джулия открыла дверь спальни — и застыла в недоумении.

Кровать Вики исчезла. На ее месте стояли два деревянных стула — из тех, что предназначены для развития мышц: сиденья слегка наклонены вперед, чтобы сидящая хочешь не хочешь делала упор на ноги. На стульях неловко примостились Океания и еще одна новенькая, незнакомая Джулии. При виде Джулии обеих передернуло. На лице у каждой застыла маска отвращения.

У Джулии вырвалось:

— Что это: даже кровати нет?!

Обе девушки отвернулись.

— Кровать? — рявкнула Океания. — Что за чушь! Вали отсюда!

— Конечно, Вики… ее замужество… — предположила Джулия. — Но кровать-то…

— Пошла к черту! — отрезала новенькая. — Чего привязалась со своими разговорчиками?

— Не было здесь никакой Вики, — отрезала Океания. — Бред, да и только. И ты нам тоже не нужна.

И наконец обрела форму жуткая мысль, которая все это время тревожила Джулию. Не упомянула ли она Вики в минилюбе? Под воздействием медикаментов она говорила о зампреде Уайтхеде; совершенно точно. За это ей заткнули рот марлей. Но следует ли отсюда, что она выдала Вики? О ней дознаватели даже не спрашивали — их интересовал только отдел документации. Неужели Джулия что-то о ней сказала? Убийственная мысль… неужели она проболталась о бандитах и о плане побега Вики? Память почти вернулась — размытая, сродни отголоскам страшного сна. Да, она что-то сказала. Почему же теперь не получается вспомнить, что именно?

У Джулии вырвалось сдавленное рыдание.

— Но если кровати нет… кого-то забрали? Нет-нет, имени не называю. Просто скажите…

Тут появилась Аткинс, раскрасневшаяся от злости:

— В чем дело? Это еще что?

— Ой! Товарищ Аткинс! — воскликнула Джулия. — Пожалуйста…

Аткинс влепила ей пощечину.

Удар получился неуклюжим, скорее удивляющим, чем болезненным, и сам по себе мало значил для Джулии. Для того, кто только что вернулся из минилюба, пощечина была, можно сказать, в порядке вещей. Поразило ее другое: лица всех трех женщин, смотревших, как она пошатнулась и прижала руку к щеке. На них не отразилось ни тени человечности — только отвращение и смешанная с паникой ненависть. Вот теперь Джулия расплакалась в голос, хотя поклялась себе до этого не опускаться.

— Извините, — забормотала она. — Извините меня.

— Попрошу оставить моих девушек в покое, — отчеканила Аткинс. — Ни слова больше! — И обернулась к тем двум. — Проклятые преступники! Конечно, они даже не задумываются, сколько от них вреда!

После того случая Джулия изо всех сил старалась вести себя так, как положено изгоям. Она возвращалась в общежитие непосредственно перед комендантским часом, когда все остальные уже готовились ко сну, и ждала, пока утихнут голоса, прежде чем войти в спальню. В хорошую ночь приходили коты и, свернувшись клубком, прижимались к ней. Случалось, она дразнила их плохомыслами и подтрунивала над их криминальными связями, но непременно шепотом. Утром ее телекран исторгал услужливый лай, поднимавший ее из постели раньше всех остальных, и она неслась в саможит, где обтиралась фланелевой тряпицей, пока все граждане делали физупр. Эти торопливые обтирания над раковиной теперь заменяли ей помывку — на иное рассчитывать не приходилось; хотя у нее оставались еще банные талоны, их не приняла бы ни одна банщица. Каждая кормежка также была сопряжена со сложностями. На раздаче зачастую делали вид, что вообще не замечают, как она стоит с подносом, и ее выпроваживали голодной. Даже если ей удавалось получить свою порцию, присесть к столу обычно не было возможности. Столовую миниправа обычно наводняли толпы народа, и если она пыталась занять место за столом, где уже сидели другие сотрудники, те загромождали свободный стул своими сумками и портфелями. Джулия пробовала захаживать и в центр питания категории A1, но там происходило то же самое, разве что люди вели себя еще пугливее, а она чувствовала себя еще более виноватой. В результате Джулия вскоре начала столоваться только в кафе «Под каштаном».